Но змей родится снова? [= Убить Змея] - Валерий Вайнин

Когда они с Глебом исчезли, Грачев стряхнул наконец оцепенение и заорал на сержанта ГУВД:

— Какого хера ты влез?

— Извините, Дмитрий Аркадьевич, — залепетал сержант, — но эта девушка при свидетелях заявила, что…

— За-я-ви-ила! Отбояриться не мог, говнодав?! За что я деньги вам плачу?!

— Отбояришься тут, когда свидетелей вокруг…

Позабытый всеми пьяный актер Кашин, застегнув ширинку, побрел к двери.

— Поганец Митька Грач, тебя я презираю, — продекламировал он, сплюнув через плечо.

Грачев оттолкнул вспотевшего сержанта ГУВД и рявкнул одному из своих мордоворотов:

— Догони эту пьянь! И повози фейсом об асфальт!

— Понял! — обрадовался качок и помчался выполнять столь приятное поручение.

А директор издательства «Жемчуг» встал перед зеркалом и заново расчесал бороду.

— Могу вам обещать, — обратился он к отражениям трех милиционеров, — девушку эту я оттрахаю. При свидетелях, блин.

Отражения сохранили немоту и неподвижность.

«Жигуленок» Глеба остановился у Дашиного дома. За окнами автомобиля разбушевалась метель. Уходящий февраль не желал сдаваться без боя, и наступающему марту, очевидно, придется немало потрудиться на расчистке московских улиц.

Даша куталась в воротник дубленки.

— Значит, я должна была дожидаться, пока они тебя изобьют? — уточнила она, хмуря брови.

Глеб вытащил ключи из зажигания.

— Что-то я запамятовал: кто чей телохранитель?

— Это что же… мужская гордость взыграла?!

— Дашка, ты мне мешаешь. И тогда, на Лубянке, и теперь вот.

Даша прищурила сверкающие глазищи.

— Ты самодовольный надутый индюк!

— Тонкое наблюдение, — кивнул Глеб. — Что дальше?

— И смокинг тебе не идет! И Элен твоя… просто б…!

— Все же это лучше, чем офицер контрразведки.

Даша едва не улыбнулась, но спохватилась вовремя.

— И юмор у тебя, должна заметить…

— О нет! — перебил Глеб. — Юмор не трожь! Это святое!

Даша вышла из машины, с треском захлопнув дверцу. Глеб также вышел из машины и догнал Дашу у подъезда.

— К какому тайному братству принадлежит мой дядя? — повторила она свой недавний вопрос.

— Потом как-нибудь, — пообещал Глеб. — Ты пока не созрела.

— Тогда вали отсюда.

— Сперва проверю твое жилище.

— Можешь не беспокоиться.

— Это не беспокойство, это моя работа.

Они молча поднялись в лифте, молча вошли в квартиру. Глеб в смокинге, виднеющемся из распахнутого пальто, и Даша в дубленке, накинутой на вечернее платье, встали друг против друга в тесной прихожей.

— Ну как? — ехидно поинтересовалась Даша. — Бомба не заложена?

Глеб прошел в комнату и деловито заглянут под письменный стол.

— Все чисто. А кто такой этот Эдик?

Войдя за ним следом, Даша небрежно обронила:

— Мой жених. Правда симпатичный?

Глеб кивнул.

— Просто миляга. Что общего у него с Грачевым?

— Не знаю. Бизнес какой-то… Мне надоели твои вопросы.

— Можешь воспользоваться пятой поправкой к американской конституции.

Даша не улыбнулась.

— На следующей неделе я с тобой расплачусь и… Благодарю вас, лорд Грин. Телохранитель мне больше не понадобится.

— Ну и слава Богу. Только об увольнении надо уведомлять заранее.

— Ты прав. Я выплачу тебе двухнедельное пособие.

— Тогда другое дело! — обрадовался Глеб. — Хочешь, напоследок покажу тебе фокус?

Изумрудные глаза Даши гневно сверкнули.

— Валяй, — сказала она. — Напоследок.

Глеб помахал рукой возле ее волос.

— Угадай, что у меня в кулаке?

— У тебя там, — отчеканила Даша, — листок из тетради. В клеточку. А на нем чернилами нарисован Альберт Эйнштейн. Угадала? Или у меня извращенная фантазия?

Глеб на мгновение замер и — рассмеялся.

— Ну вы даете, Дарья Николаевна! Таким сложным фокусам боцман меня не обучал! — Разжав кулак, он швырнул в корзину скомканную бумажку. — Всего хорошего. Через неделю зайду за пособием.

Он вышел из комнаты и хлопнул входной дверью.

Даша застыла, безвольно опустив руки. Услыхав, как со скрипом открылись и захлопнулись дверцы лифта, она в досаде пробормотала:

— Дурак! Дурак! Дурак!

Потом, чуть подумав, извлекла из корзины брошенную Глебом бумажку и расправила ее на столе… Это был листок из тетради. В клеточку. На нем чернилами был нарисован портрет Эйнштейна. И Эйнштейн улыбался во весь рот. А под рисунком было написано: «Сама дура! Дура! Дура!»

Даша опустилась на стул и, всхлипнув, сказала:

— То-то же.

По пятницам Глеб давал шесть уроков французского, по одной паре в каждом из трех девятых классов. Все шло в привычном вроде бы русле за исключением двух моментов. 9?й «Б» не искрился обычной жизнерадостностью, а буквально источал мрачный сарказм. Неформальные лидеры Лёня Рюмин и Гуля Шарипова любой вопрос по теме урока ухитрялись перевести на обсуждение гнусной роли Лубянки в болезнях российской демократии. Большинство класса, похоже, не шибко их понимало, однако поддерживало из солидарности. В настроение ребят Глеб демонстративно не вникал. Он лишь заставлял их высказываться по-французски, следя за грамматикой и произношением. И второе. Медведев из 9-го «А» явился с фонарем под глазом и на занятиях проявлял бестолковую активность, старательно изображая интерес к предмету. Из педагогических соображений Глеб поставил ему «четверку», что привело беднягу в полное замешательство.

После уроков Глеб зашел в учительскую и попросил у завуча номера домашних телефонов всех девятиклассников.

— Вам зачем? — поинтересовалась Зинаида Павловна, протягивая ему отпечатанные на машинке данные.

— Кое-кто из ребят, — ответил Глеб, — проявляет способности к языку. Хочу поговорить с их родителями: не согласятся ли они на дополнительные занятия.

— Платные? — насторожилась завуч.

— Само собой. — Глеб старательно переписал в блокнот несколько номеров, хотя нужен ему был лишь телефон Лёни Рюмина. — Кто ж нынче работает бесплатно?

Завуч вздохнула, поправляя извечную косу на затылке.

— Трудно с вами спорить, Глеб Михайлович. Времена изменились.